Его охраняли десять человек под командой сержанта.

Очевидно было, что это отборные солдаты, поджарые и сильные, как волки из его ночных кошмаров. Вскоре они остановились на нахоженной тропе, окружили его и погнали трусцой в южном направлении.

Все его сопровождающие молчали. Это было жутко: в ночи — только звук их легких шагов, быстрое дыхание, скрип амуниции и острый запах потных тел.

По прошествии часа сержант дал знак остановиться. Шон указал на флягу на поясе ближайшего к нему партизана.

Тот обратился к сержанту. За все время это были первые услышанные Шоном слова, и он понял их. Боец говорил по-шангански. Шанганы — часть крошечного зулусского племени, разбитого королем Чакой в битве у реки Мхлатуза в 1818 году. В отличие от других предводителей мелких племен, их вождь Сошанган противился присоединению к империи Чаки и сбежал на север вместе со своими соплеменниками, чтобы основать собственное королевство вдоль границ сегодняшних Зимбабве и Мозамбика.

Шанганский язык был основан на зулусском, и Шон бегло говорил на этом языке, так как в нем было много общего с синдебельским. Многие в обслуге охотничьего лагеря Шона были шанганами и, как их далекие зулусские предки, благородными людьми.

Однако он ничем не показал своим конвоирам, что понял слова партизана.

— Мабуну хочет пить.

— Дай ему, — приказал сержант. — Ты ведь знаешь, он нужен инкози живым.

Человек протянул Шону флягу, и, хотя вода была солоноватой и пахнула болотной тиной, она показалась ему прохладным вином, налитым в хрустальный бокал.

«Он нужен инкози живым», — сказал сержант. Шон размышлял над этими словами, пока держал флягу. Инкози, или вождем, очевидно, был товарищ Чайна, который отдал приказ позаботиться о нем. Это немного успокаивало. Но Шону не пришлось долго наслаждаться водой. Через несколько минут сержант отдал приказ, и они вновь потрусили в южном направлении.

Они бежали до самого рассвета, и каждую минуту Шон ждал, что они догонят главную колонну, где были Клодия и Джоб, но миля сменяла милю, а их все не было видно. Теперь, когда рассвело, Шон видел следы колонны на тропе, но, похоже, теперь они шли другим маршрутом.

Сержант был старшим группы. Его разведчики непрерывно прочесывали местность вокруг тропы в поисках засады ФРЕЛИМО, но, казалось, его больше беспокоила угроза с неба, чем нападение из леса. Они все время старались держаться под прикрытием деревьев, а когда приходилось пересекать открытое пространство, останавливались, вглядываясь в небо, прислушивались, не шумят ли где моторы, перед тем как решиться перебежать к следующей группе деревьев.

Однажды они услышали звук авиационного двигателя, слабый и очень далекий, но сержант тут же отдал приказ спрятаться, и они нырнули в укрытие. Солдаты залегли по обе стороны от Шона, заставив его прижаться к земле и лежать так, пока не затихли звуки мотора.

Этот страх перед воздушной атакой озадачил Шона — все, что он читал и слышал до сих пор, говорило о том, что воздушные силы ФРЕЛИМО были настолько слабыми и разобщенными, что их практически можно было не принимать во внимание. Авиационная техника, которой они обладали, устарела и не была приспособлена для поддержки наземных операций, а недостаток квалифицированных техников и запасных частей делали ее еще менее эффективной. Однако солдаты почему-то относились к угрозе нападения с воздуха очень серьезно.

В середине дня сержант приказал устроить привал. Один из солдат приготовил еду на небольшом огне, который потушил, как только все было готово. Шону дали такую же порцию, что и остальным. Маис оказался жестким и хорошо посоленным, но мясо явно протухло и готово было вот-вот загнить. У обычного белого человека такая еда вызвала бы немедленное воспаление кишечника, но желудок Шона был приспособлен к любой пище, как и желудок любого африканца. Он съел обед без удовольствия, но и без содрогания.

— Хорошая еда, — сказал сержант по-шангански, сев позади него. — Хочешь еще?

Шон изобразил непонимание и по-английски ответил:

— Извините, я не понимаю, что вы говорите.

Сержант пожал плечами и продолжил трапезу.

Через несколько минут он снова повернулся к Шону и резко сказал:

— Смотри, рядом с тобой змея!

Шон подавил естественное желание вскочить на ноги; вместо этого он заискивающе улыбнулся и повторил:

— Извините, я не понимаю!

Сержант успокоился, и один из его людей заметил:

— Он не понимает по-шангански, можно говорить при нем.

Они перестали обращать на него внимание и болтали между собой, но когда закончили трапезу, сержант достал из вещмешка пару легких наручников, пристегнув один к запястью Шона, а другой — к своему. Назначив двух караульных, он отправил спать остальных.

Несмотря на то, что Шон был измотан многодневным переходом и краткими обрывками сна, он не стал спать, анализируя все, что узнал. Он все еще не был уверен, что находится в руках РЕНАМО, ведь об этом говорила только краткая записка Клодии. С другой стороны, товарищ Чайна в свое время являлся комиссаром в штабе марксистской армии Роберта Мугабе, а РЕНАМО было крайне антикоммунистической организацией, нацеленной на свержение коммунистического правительства ФРЕЛИМО. Что-то здесь было не так.

Дальше — больше: Чайна сражался с родезийской армией Яна Смита. Но для чего тогда он участвовал в другой борьбе и в чужой стране? Был ли Чайна солдатом удачи, перебежчиком или независимым военачальником, использующим мозамбикский хаос в своих целях?

Пища для размышлений была богатой. Но все же последней мыслью, посетившей его, была мысль о Клодии Монтерро. Если он был нужен Чайне живым, вполне возможно, то же относилось и к девушке. Думая об этом, он погрузился в глубокий сон, а на его губах застыла слабая улыбка.

Шон проснулся от боли в мышцах. Давали о себе знать и ушибы, оставленные прикладами ружей. Сержант немедленно поднял его, и они продолжили путь в прохладных сумерках. Примерно через милю его мышцы разогрелись и скованность исчезла. Он втянулся в бег, не отставая от сопровождающих и все время глядя вперед, надеясь в любой момент увидеть хвост главной колонны, выныривающий из темноты, и Джоба с Деданом, несущих носилки Клодии.